А вы там спите же наверное, да? Я тоже. Жизнь есть сон.
Во сне я провожу инвентаризацию: перекладываю весь хлам слева направо. А потом обратно. Все занятие.

И вот я думаю: а еще тебе, Маша, надо помириться с одним человеком, потому что болтается он у тебя в голове, стукается об стенки, надоел. И фантазирую всяческие варианты.
Действующие лица и исполнители: я-из-моей-головы, кратко - я. Он-из-моей-головы, кратко - он. Большая медная, нет, лучше чугунная кастрюля с борщом. Нет, лучше с расплавленным оловом. Огромная.

Страшная ночь, черные ветки бьются в стекла запертых окон, завывает ветер, сверкают молнии, косые струи холодного дождя хлещут обо все.
Звонок в дверь. Старую. Скрипучую. На лестнице пахнет кошками.

Вариант 1.
Он открывает дверь, на пороге - я в белом (сухом!) плаще. Не говоря ни слова, хватаю кастрюлю и забиваю его до смерти. Кастрюля случайно завалялась в сумочке.

Вариант 2.
Он открывает дверь, на пороге я в белом сухом плаще с улыбкой Мадонны и речью: я не держу зла, вероломная ты скотина, понимаю, человек слаб. Достаю из сумочки кастрюлю с борщом и забиваю его до смерти.

Вариант 3.
Он открывает дверь, на пороге я в белом сухом плаще, с улыбкой Мадонны, в одной руке фоллаут третий, в другой мороженое и полтора литра Охота крепкое. Говорю - ну хватит уже, мы все взрослые люди, я зла не держу. Он - проходи на кухню, выпьем чаю, поговорим. Я прохожу на кухню, а там на плите стоит кастрюля с расплавленным оловом. Что-то во мне вспыхивает и гаснет, рука непроизвольно тянется к ручке, человек слаб, я хватаю кастрюлю и забиваю его до смерти. На судорожно подергивающееся тело бросаю сраный этот фоллаут.

Вариант 4.
Он открывает дверь, на пороге я.
Он: да сколько раз тебе говорить, упрямая зараза, не делал я этого!
Я: ну вот будь уже человеком, смоги один раз нормально сказать: ну я, да, накосячил, был неправ. Никто тебя убивать за это не станет.
Достаю кастрюлю из сумочки и забиваю нахрен до смерти с воплями: а вот за трусость и пиздеж бесконечный - станет, станет, станет!!!!

Вариант 5.
Я сижу дома и никуда не иду. Он сидит дома и ничего никому не открывает. Я думаю, что это он. Он думает, что это оскорбительно, что я думаю, что это он, когда это не он. Я думаю, блин, как не он, а кто, не было больше никого во всем белом свете, трудно один раз сознаться, что ли, ну или нормально сказать, что это не он. Он думает, что сто раз говорил уже и сколько можно и больше не станет.

Стылый дождь с оглушающим треском хлещет в огромную медную кастрюлю.

Мне кажется или я как-то не готова еще, наверное, к примирению? Пусть еще пару лет полежит?