любил джим моррисон гуляя
надеть два свитера под френч
не то чтоб мёрз а просто people
are strange

Иногда эррокэ бывает прекрасен, как посудомойка. Ну то есть, вот грязная посуда в раковине не лежит - и ты уже вроде как не совсем ничтожество, посуду помыл. В смысле, упихал в машину и ногой крышку захлопнул.

читать дальшеА эррокэ тут метался одним днем домой к себе в канадА по уж не знаю, каким обстоятельствам, но стремителен был, как овердрафт по кредитке в базарный день. Вернулся уже, очень довольный собой. Я вам, говорит, юноша, привез подарок, от которого вы не сможете отказаться. Ну я сразу давай тренировать лицо, с каким прилично отказываться от "Звезд Кэналлоа", а то ж не каждый день.

Минуточку, преамбула.

В Ванкувере есть Плохой Район. Он настолько плохой, что приди его обитатели погулять на Петроградку, элита бы умерла от остановки нежного сердца.
Мммм... представьте себе рабочие окраины, какой-нибудь Парнас-Ржевка-Пороховые, где люди с песьими головами с утра до вечера ходят под странными углами к горизонту.
Так вот, я могу сказать, что по сравнению с обитателями East Hastings это просто собрание столичных ректоров. Да, пусть с крадеными диссертациями, но в целом это культурные, очень похожие на людей люди, которые не шприцы воруют, а все же научные труды.
А East Hastings - это ожившая массовка Walking Dead, несколько кварталов с бесплатными столовками, ночлежками, метадоновыми клиниками и притонами.
На Хастингс люди живут в своём ритме, они никуда не спешат, потому что они уже прибыли. В рай. Плюс большинство из них бездомные. Так что все стоят-сидят на тротуарах или медленно куда-то плетутся.
Например, покупать таблетки. Подходит к барыге Очень Страшная Бабушка, и ощущение, что её эксгумировали неделю назад и чот забыли предать земле.
Барыга: добрый день, мэм, вам как всегда? валиум?
Бабушка, с трудом: клоназепам.
Барыга: клоназепам! одну минуту, пожалуйста! (странно, что не добавил канадскую мантру - отличный выбор!)
В этот момент на сцене появляются два мутных чувака с телегой, гружённой какой-то дрянью. И им надо проехать сквозь эту, значит, аптечную сеть.
Чуваки с дрянью: извините! извините, пожалуйста! разрешите проехать!
Барыга: простите, ещё одну минуту!
Чуваки с дрянью: нет проблем!
Очень Страшная Бабушка наконец расплачивается и идёт. В ладони ковшиком - монетки и колеса.
За ней бежит барыга: мэм, мэм! аккуратнее! не потеряйте ваш клоназепам!
Зажимает ей негнущиеся пальцы в кулак.
Ну и предваряя вопрос, почему власти ничего с этим не делают. Что-то делают. Там неприятно, страшно, но не убьют за дозу, потому что есть клиники, где снимают ломку. Им дают ваучеры на еду, моют, одевают, предлагают помощь.
В клиниках им всегда предлагают завязать, и если да, они идут на второй этаж, где работают волонтёры, в том числе и завязавшие наркоманы. Ну а куда их. Под ковёр замести можно, но это ж ничего не даст.

И эти завязавшие или не очень люди работают, кто чем умеет. Вот в наш челлендж они бы всех сделали быстро и изящно. Потому что, внимание, преамбула закончилась, сейчас будет амбула, работают они руками. И эррокэ привез мне сережки, которые они делают из жести. Из жестяных банок. Кружок, припой, узорчик, швенза - сережка. И он был, как всегда, абсолютно прав, отказаться от такого невозможно. Тут только брать, благодарить и отдаривать.

Чем Босх, что называется, послал.

Дорога от маленького тихенького промышленного пригорода до Лондона уже совершенно осенняя, желтовато-красная, ровная совершенно, новенькая, местами припаркованы машины, наносящие разметку, эррокэ привычно уже заваливается в штурманское кресло и командует:
- Да-да, юноша, вы - за руль. А я - читать.

И читает. Читает, читает, читает. Потом смотрит на дорогу. Потом на меня. Потом снова на дорогу. Потом все же спрашивает:
- А вы, я прошу прощения, до самого Лондона собрались ехать со скоростью 40 миль?

А у меня все, все пропало, все сгорело, мне все совершенно одинаково, звенящая легкость у меня внутри такая, после потери всего обычно образуется, знаете? Все равно мне.
- Там, - говорю, - эррокэ, знак стоял. 40 миль.
- Юноша, - осторожно объясняет эррокэ, - он там стоял на момент ремонта дороги. И сейчас неактуален. Может, мы все же поедем нормально?
- Знак, - говорю, - эррокэ, действует до первого перекрестка или его отмены. Отмены не было. Перекрестка тоже. Сорок миль.
Тошним сорок миль, эррокэ уже не читает ничего, а откинулся такой и внимательно на меня смотрит. А я что, машину вести - механические действия, я предаюсь тщете всего сущего, ну и рулю потихоньку. Догоняем тяжеленный груженый песковоз. Едем за ним. Эррокэ молчит. Молчит. Молчит. Ну я даже его как-то пожалела и объясняю:
- Знаете, британскими правилами я не озаботилась, к сожалению, но по российским за обгон в таких условиях прописывают встречку и права. Не знаю, отбирают ли здесь права у иностранцев, но нарушения в визовой зоне мне не нужны. Хотите, сдам влево - и нарушайте сами.
- Нет-нет, юноша, - говорит эррокэ, - мне самому интересно, на сколько же вас хватит.

Ха. Нас хватит на столько, на сколько нужно.

И погоды в Хексберг. Дивные, дивные погоды. Я прямо специально подождала до вечера, чтобы удостовериться в величии создателя.
В выходные, когда вся моя группа носилась с фотосъемками, пересъемками и досъемками, над Хексберг висели облака толщиной с Монсеррат Кабалье и цветом, как лицо обнаружившего утечку главы CIA. Сегодня - прозрачнейшее синее небо от края до края, дальний маяк в заливе видно с последних этажей общаг, ни облачка. Звенящая тишь, осенний флер. В группе нас осталось двенадцать после некоторых усилий профессуры, так что десять фотографий я получила в течение дня и еще одну буквально вот сейчас. Все, все озаботились тем, чтобы снять виды и отчитаться мне в эти ваши Британии. Готовлю ответный удар.

читать дальшеВ городе Солнца, где мне посчастливилось учиться, постоянно ведутся разнообразные строительные работы, направленные на повышение благополучия граждан и прочего процветания города и мира. Мудрые и добрые строители, трудящиеся на стройках прогресса, обыкновенно совмещают физическое совершенствование тела с развитием духовным и слушают за работой прекрасную, возвышенную и одухотворяющую музыку. Будучи людьми красивой души, чуждыми жадности и собственничества, они заботятся о том, чтобы все ближние в радиусе трех-пяти километров также имели возможность наслаждаться звуками.
- Маша, - проникновенно сказали мне однажды в группе, - у нас проблемы! а ты не могла бы попросить этих достойных людей как-то... ну, сделать потише, что ли?
- Ну что ж, начнем с первой! Почему я? - проницательно спросила я. - Все остальные уже ходили, что ли, и получили арматурой по лицевой части головы? Или мы просто сразу ставим наиболее опасные эксперименты на наименее ценных членах общества?
И мне ответили:
- Маша! Перестань пререкаться и иди уже. Вся страна смотрит на тебя!
Ну, я подтянула штаны до подмышек, чтобы казаться женственнее, и пошла. А друзья-товарищи мои сгрудились на крыльце, махали руками, всхлипывали неразборчиво и осеняли меня всяческими знаками согласно священным иудейским и мусульманским книгам.

Прошел понедельник. Вторник прошел. Настала среда. На стройке так тихо, что слышно, как вращается башенный кран и прораб говорит кому-то:
- Вас не затруднит, уважаемый, пожалуйста, собрать эти мешки с цементом и перенести их на два метра левее, это послужит нашей общей пользе, спасибо, я знал, что могу на вас рассчитывать.
В четверг в рассветном часу приходит за мной юноша с соседнего потока, собран и бледен, и говорит:
- Маша! Пойдем со мной.
Ну, я иду и по пути вспоминаю: сто рублей в столовку не отдала, а вот еще обещала с Катькой в музей сходить - не сходила, в диснейлэнде не была, да вообще практически не жила еще. А Максим окно раскрывает и говорит:
- Слушай!
Я подалась вперед, чуть в окно не выпала. Потому что в голубоватом морозном воздухе, в облачках пара от взволнованного дыхания, несется над стройкой девятнадцатый ноктюрн, прошу прощения, Шопена. В том, что это именно девятнадцатый ноктюрн и именно Шопена сомневаться не приходится. в музыкальной школе я его до синих ногей отдолбила.
- Ну? - жестко спрашивает Максим.
- Что? - шепотом переспрашивает я.
- Что ты им сказала, Маша, - внятно растолковывает Максим. - Ты что, не знаешь, что бывает за жестокое обращение с людьми, Маша? Я тебе передачки носить не буду, так и знай. Я сам музыкальную школу закончил.
- По классу баяна? - безнадежно спрашиваю я и уже как-то внутренне понимаю - нет. Нет, баяна не будет. Никакого баяна больше не будет. Теперь только Шопен. И с этим надо как-то жить.

С тех пор этот Максим решил, что мне совершенно необходима помощь и защита, не выживу я иначе. Никак. И продолжает в этом упорствовать.

"Топ Ган", который я истово смотрела изо всех сил, демонстрируя пренебрежение поставленными задачами, скрыл от меня Самую Важную Сцену.

Мне не показали выражение лица Вэла Килмера отличника училища, пилота-номер-один и все такое, того самого, хладнокровного и "лед", когда в первом же боевом вылете ему прописали прикрытием бешеного придурка Круза Маверика.

Ничего такое прикрытие. Это как меня ставить на страховочную роль - только в последний бой, только когда страховать нечего и отступать - не надо.

Да. А говорящая голова команды должна быть психотерапевтом со стажем и опытом. Чтобы сразу все: и недодад читателям откорректировать, и пылающих авторов охладить. Всех вылечат. Всех!

***

- может, они просто рейтинг не любят
- да ты что! как можно не любить наш рейтинг? тропическая ночь, легкий бриз на палубе, полная луна, тихая брань в кубрике...
- дададададада, а где мы все это написали?
- ну-у...
- ну вот

***
- а что у тебя все виснет так?
- да я там качаю... кое-что...
- дай-ка я угадаю с одного раза. "Топ Ган"?
- ну вот зачем ты так!
- все, всеооооооо к этому шло. ну что, здравствуй, ретеллинг?
- пока не зна...
- не врать своим! им же нужно время на оценить, раскритиковать...

тяжелейшая работа с бетой, проработка обоснуя

- что? естественная реакция! ударили тебя по щеке - ответь с ноги!
- а как же подставь вторую?
- это уже бдсм
- а-а-а, вот оно что

Программку отобрали, "документацию", то есть, каракули мои по-русски от руки на бумажке, тоже. Видимо, не та подборка. Надо было начинать с ключа на тринадцать, традиционно.

Катька сфотографировала нового препода по числам. А как вообще, спрашиваю, нормально все? Ну Маша, говорит. Опять же, традиционно. Во-первых, в инстаграм больше не влезает. Во-вторых, ты и так всегда мужиков видишь только по глаза. Тебя как ни спросишь - а там фигура? Плечи? Задница? Ты не знаешь никогда, не смотрела. Ну вот и неправда, прим.маш, я на волосы всегда смотрю, короче плеч - это вообще не наш вариант, можно дальше нести вот эту вот пургу про подруливающую подвеску, я даже послушаю. Так что вот тебе эффект присутствия, прямая передача данных. А ниже мы не договаривались. Ниже сама. Ну не знаю, как. Как-нибудь. Например, как-нибудь потом, да?
А куда это он смотрит, спрашиваю? А в твои бумажки же, говорит Катька. Видишь, волосы дыбом.
Представляете, Катька научилась шутить.

Tu étais formidable, j'étais fort minable, nous étions formidables



Упражнение на длительное прошедшее во французском языке. В переводе означает: вы чертовски привлекательны, а меня уже просто выпустите уже, пожалуйста.
На самом деле, там игра слов, формидабль - офигительный и фор минабль - ничтожный

Вроде как-то осторожно наладили обратно отношения с эрэмилем. Ладно, говорю, эрэмиль, нам тут, видимо, эту неделю еще как-то надо плыть, да? Давайте уже рассказывайте что-нибудь интересное. Так ведь Маша, говорит. Что я-то могу тебе интересного рассказать? Как говорил старик Амати, мне некогда грешить, я все время работаю.
Так а я что? Я тоже. Работаю. Испытуемым.

Адское чувство сухого бассейна сменилось не менее адским чувством Марианской впадины, в которой слишком много воды, рыб, мрака, солнечных бликов и водолазов.

Как дела?

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

ААААААААААА синдром дефицита внимания
ширина спортивного бревна - 10 см. 10. Десять. Сантиметров.
Синдром дефицита внимания, с детства, у олимпийской чемпионки

АААААААААААААААААА

ну это как я бы постоянно лечилась от проблем сетчатки
с детства
а то никак мишень не выцелить, надо постоянно глазки капать

У меня есть Катька, - и Ирка еще тоже есть, - а у Катьки всегда, абсолютно всегда есть какая-нибудь ПРОБЛЕМА. Как правило, это совершеннейшая ерунда, но Катька делает из нее нерешаемый ужас-ужас и с чувством, с толком и с расстановкой страдает, пока мы с Иркой носимся кругами и соображаем, чем поправить ту часть, которая имеет хоть какое-то отношение к реальности, потому что внутри катькиной головы что-то править - это черт ногу сломит.

Но тут привычная катькина ерунда действительно плеснула в реальность и обрела изумительный характер. Катька познакомилась с молодым человеком Евгением, пообщалась с ним некоторое время, представила его друзьям - то есть, мы знакомы и даже некоторое время полагали Евгения адекватным и приличным юношей. В конце лета Катька с юношей Евгением вместе съездили в отпуск. Катька - за катькины деньги, Евгений - за евгеньевы. Первые два дня Катька тратила свои, катькины, деньги на развлечение себя, а потом всякие приятные отпускные развлечения стал оплачивать Евгений. За двоих. То есть, и за Катьку тоже. Нет, я не знаю, как ей удалось дойти до такого уровня беспечности.

И вот проходит время, не то чтобы много, но мы же говорим о Катьке. У нее все всегда как молния ударила - все стоят офигевшие с вытаращенными глазами и волосами дыбом, выжженная земля, площать в двадцать метров покрыта толстым слоем пепла, в центре - Катька, у нее - Настоящие Чувства. И вот, значит, с приходом осени Катька завела себе эти самые чувства, а Евгению объявила, что предыдущие были ненастоящие. А Евгений ответил в том смысле, что он же на Катьку денег потратил. В отпуске. И неплохо бы их теперь вернуть вообще-то, нет?

Я выслушала эту дурацкую историю, высоко заломив левую бровь, и радостно смеялась до того момента, как мне доходчиво объяснили, что это, вообще-то, не шутка. Это всерьез. Он на самом деле хочет получить от нее денег. 19 (девятнадцать) тысяч рублей. То есть, не боже мой сколько, но и не сунуть руку в карман с дыркой, достать и кинуть в лицо. А все это настолько неприятно, что надо срочно, немедленно где-то достать и кинуть.

- Катька! - говорю. - Подожди! Щас! У меня есть немыслимое платье за сумасшедшие тыщи долларов, которое и надеть-то некуда. Щас я его пристрою на ибэй какой-нибудь, и у нас будет куча денег!

- Нееееееет! - кричит Катька. - Только не платье! Я же в жизни таких не видела и, если ты его до дома не довезешь, никогда не увижу! А так хоть потрогать! Платье - не смей! Продай лучше что-нибудь ненужное, у тебя есть что-нибудь ненужное?

Это Катька, да. Платье - это нужное.

А потом звонит Ирка в отдельный контакт и деловито так говорит - ну у меня есть десятка. Но она на дело. Но есть. Как считаешь, прямо критично, надо отдавать? У меня жаба, но я могу. Ты там заработала что-нибудь на своей стажировке, нет? А призовой фонд у вас с братом должен был быть за последний кубок? Потому что двадцак мне не потянуть одной.

Это Ирка. Она хорошо считает.

А эррокэ спросил: юноша, неловко уточнять, но ведь это же не нормальное поведение русских молодых людей? Я полыхнула огнем и рявкнула, что любой из моих братьев, включая того, которому шесть, очень убедительно пропишет за такие дела в интерфейс. Так а может, стоит проинформировать кого-нибудь из ваших братьев? - подбросил дровишек эррокэ. - Они же не откажут вашей подруге в помощи и защите? Потому что я-то, конечно, стар и замшел, но мне гораздо ближе такая позиция, чем любая другая. А если я предложу вам денег, мне опять придется с вами драться, да? Ну просто уточнил.

А сегодня настала вторая серия. Настоящие Чувства все узнал, поехал и отдал Евгению деньги. Причем вроде бы даже без внесения правок во внешний вид, а напрасно. Теперь Катька мечется, заламывает руки и спрашивает у всех, что она будет ему должна.

Эррокэ одобрительно покачал головой и сказал - не торопите события, юноша. Жизнь интересна неторопливостью и поливариантностью.