Краткий университетский курс, царство ему небесное, научил меня уважать совокупный опыт человечества, поэтому я не стала думать в сторону: "Наверное, все идиоты и повторяют друг другу всякую фигню, а я самая умная и на неё не поведусь".

Где-то я читала, что человек воспринимает как красивое - более лёгкое для восприятия, а более лёгкое - это значит, чтобы не дёргаться взглядом туда и сюда, осваивая визуальную информацию, а пройти легко и без усилий, по предуготованной художником траектории.

Так или нет, но для меня композиция - это всё. Это интерактив - то, что берёт твой фокус внимания и продуманно ведёт его, преодолевая заклятие остановленным временем: создаёт вектор, линейность, рассказывает кульминирующую и разрешающуюся историю.

Один из мелких, но занозой сидевших во мне вопросов, например, связан со знаменитым Гольбейновским чуваком в мехах (я знаю, что эта картина называется по-другому, и у чувака в мехах даже есть имя собственное - неожиданно для меня, но я его не помню, так что пусть будет чувак в мехах, ладно?). Помните, у него золотой (допустим) медальон на шее наполовину завалился за борт ...ну пусть будет - камзола. И мне эта деталь на репродукциях никогда не давала покоя: ну как так? парадный портрет всё-таки. Уж можно было бы вытащить и повесить на пузо весь медальон целиком.

Однако проведя носом по оригиналу, я обнаружила, что со мною грамотно играют. Во-первых, это этюд про мех. Я просто физически чувствую, как по-скорняцки интересно было художнику решить эту норку, со всеми её потёртостями. Во-вторых, норка у нас по бокам двухфокусной картины: внизу могучие руки в перчатках и с кинжалом - первый фокус, куда попадает любопытный взгляд, рассматривая шитьё и ковку, потом по норке дугообразно поднимается вверх и встречается с бородатым лицом и пронзительным no-nonsence взглядом.

Может, конечно, приличные люди идут и в обратной последовательности: от лица к рукам с кинжалом по дугам рукавов и меха. Но я знаю точно, куда глаза не идут: они не идут сверху вниз вертикально (медальон, пуговицы) - не "срезают" этого кружного движения глаз вверх и вниз по кольцу рук и меха. Медальон спрятан, чтобы пригасить его потенциал как eye-catcher'а. И если вы приглядитесь, то увидите, что с вертикальным рядом золотых пуговиц та же история: некоторые застёгнуты только наполовину, только полпуговицы вытарчивает из петли. Когда я увидела эти пуговицы, мне хотелось кричать "Ватсон, мы на верном пути!"

Как правило, движение моих глаз по многофигурной композиции ведут направления взглядов и движения рук персонажей. И чтобы принять участие в этой игре, достаточно, в принципе, и приличных репродукций. Но в Дрездене я поняла, что обязательно надо встречаться с оригиналами, потому что ту же роль - ведения глаз по плоскости - играет цвет. А вот его репродукции искажают. Не радикально, но достаточно, чтобы ведение прервалось и история осталась недорассказанной.

Так вот, Сикстинская мадонна.

Во-первых, она идёт. И дело не только в парусе её покрывала и полёте платья. В оригинале также есть то, чего не передают иллюстрации: несколько основных цветов играют разными оттенками: ближе - светлее, дальше - темнее, это движение можно видеть только на живой картине.

Во-вторых, читать дальшекуда она идёт? С неба на землю. Через дырку в небе, да. Проследить, как держат картину направления взглядов, не составит труда, собственно, за этим внизу путти - они не просто заполняют место, это две лишних пары глаз - две дополнительных межатомных связи. Из них на тебя, зрителя, устремлён не только взгляд Марии, но и рука святого, а если приглядеться, мы увидим и фальш-раму, принадлежащую уже земле (и митру царя - ожидающую уже по эту сторону). Метафизические небеса (фон за Марией) ближе к фальш-раме превращаются в самые обычные облака.

В-третьих - дырка в небе, ок, но кто идёт к нам оттуда? Мария? допустим даже, что в глазах доброго католика она обладает сверхчеловеческой природой. Но всё равно она только сосуд, vessel, корабль - привет, паруса!
Назначение которого - доставить в этот дольний мир, через эту дырку в небе, драгоценного пассажира и капитана. Это он движется к нам на своём корабле, на руках матери, опережая, как это легко можно видеть, её саму.

В-четвёртых - а они там вообще знают, куда Он идёт?

Тревога, озадаченность, умиление, размышление - всё это на лицах, глядящих внутрь своего мира. Никто из них, ни святые, ни путти, - не знает, как-то оно там у них сложится, в этом дольнем мире? (У путти этот вопрос буквально на лбу написан). Даже Мария только побаивается, хотя и явно не ждёт от меня, зрителя, на которого глядит, ничего хорошего.

Единственный, кто всё знает, - и куда идёт, и зачем, - этот странный Младенец. Он тоже смотрит на меня. То, что он видит, внушает ему ужас.

Вы всё ещё человекоядные уроды с гвоздями и плётками?

Тогда мы идём к вам.