Созналась, что не останусь на выходные. Планировала нагнать пафосу, - сегодня я улечу, и мы вряд ли увидимся, - но Леха мне, понятно, не дал. Всегда был деятельный.

- Тиха! - заорал. - Стой там! Я сейчас прилечу, я могу раньше! Увидимся сегодня!

Надо было не сознаваться, в общем. Потому что его "сегодня" вылилось опять в метания по ночному городу, дергания Жана-Ги с его стареньким пежо и поездками в дальний дисконт-аэропорт во мгле ночи. Жан-Ги еще пытался воспротивиться самым омерзительным образом: встал весь в белом, вздернул свой тянущий к земле бретонский нос и заявил: Мари, да вы охренели! Я, между прочим, летал с тобой в Стокгольм, пил омерзительное вино с твоим шведским бойфрендом, спал в его доме и отвечаю перед ним за твой моральный облик! Что это еще за приветы из русского прошлого у нас тут нарисовались!

А я бы на его месте еще обязательно припомнила, что - кроме всего вышеперечисленного, - он меня еще и в аэропорт, из которого можно было в этот Стокгольм улететь, доставлял. Ну, когда я прое пропустила самолет-то.

Я, конечно, глаза вытаращила и заорала нечеловеческим голосом, что совсем уже края развидел, низменный галл, это никакой не привет, а очень даже мой одногруппник. Староста моей приснопамятной отмороженной группы. Вообще не мужчина, можно сказать.

И подумала - а молодец, Маша. Давай, еще ему это скажи. Будет отличное завершение трудного дня.

А. Я наконец разглядела, как хороши бывают белые рубашки с джинсами. На типичных белокожих черноволосых южанах. Глаза - черные, это важно. Судя по тому, как южанин разоделся, Леху он намерен воспринимать всерьез. Ну что ж. Храни его Святая дева, бгг.