- Зачем мы возвращаемся на эту занюханную планетку?
- Там живет женщина, которую я мог бы полюбить.
- А, та девчонка...
- Да нет, та старуха. (с)
- Там живет женщина, которую я мог бы полюбить.
- А, та девчонка...
- Да нет, та старуха. (с)
Приветствуем вас на нашем канале, у нас вторая серия. Сан-Франциско - городок маленький, не развернешься.
читать дальшеИду с пляжа
От столика уличного бара окликают:
- Эй, эй, синица! Опять она одна идет, да что ты будешь делать. А ну, стой!
Поворачиваюсь - здрааааасьте, какой сюрприз. Вчерашний мужик, который меня из волны тащил. Поздравила себя с небывалой проницательностью - в военной форме. И за столиком еще такие же сидят, как из фильма про бравую десантуру, гогочут и шуточки отпускают. Но насколько сильно в средневыборного американца вколочена идея семьи как Самого Святого на Свете - это ж боже ж ты мой же ж!
Он им говорит: "Это дочь друга моего, вчера в волну попала, сегодня вот одна шляется по темноте, пойду провожать".
Все! Только что сидела казарма, и вдруг сделалась воскресная школа на пикнике. "А отец, поди, волнуется!" "Ты одна здесь не ходи, тут мексы!" "Пиво отец разрешает?" "Да ты сдурел, она маленькая еще, ща соку возьмем" "Трамваи видела тут какие?" "Когда в школу?"
И вот это был опасный момент, бросок по воротам, потому что я слегка зависла, соображая, когда американским хорошим девочкам в школу - видимо, на колледж я не тяну. Сказала: ну-у, как всем же. Прокатило. Выяснилось, что всем - буквально 15 августа, так что я в их глазах последние деньки догуливаю. Надавали кучу советов, как в выпускных классах надо с мальчиками, и вообще, как оно надо. Кивала, соглашалась. По акценту во мне распознали уроженку северных штатов, похвалили "отца", что вывез ребенка в Калифорнию, не каждый сможет. Раскланялись, вышли с мужиком этим обратно на улицу, идем. Спрашивает:
- Так вы с отцом вдвоем?
- Ну да, - говорю. - Вдвоем.
- А мать у вас где?
- Так нету, - говорю. И думаю: "Америка - хуже интернета, все ко всем лезут, что такое".
И он такой:
- Слушай, я что-то переживаю. Реально так неудачно вчера выступил. Ты не сердись на меня, а?
- Да без проблем, - говорю. - Вы не волнуйтесь, нормально все.
А у него прямо мысль на лице, чистый Горький: движение ума есть страдание.
- И не доставай отца, - говорит. - Он у тебя мировой мужик, видно же. Вот ты почему опять одна шляешься? Это что же тебе - тихенький Спрингфилд, что ли? Небось, отец и не знает.
- Так он меня не отпускает никуда.
- И правильно делает. Знает жизнь. Вот ты что думаешь, люди все хорошие, что ли?
- Да некоторые ничего, - говорю. - Вот вы же подорвались меня провожать, а вообще-то - какое вам дело?
- Не знаю, - говорит, - синица. Какое-то дело. Так надо - и все.
Хорошая у Соединенных Штатов армия, я хочу сказать, прим.маш.
Доходим до отеля, и я издалека вижу - все пропало. Эррокэ вообще-то не курит, а тут стоит такой на крылечке, как будто курит, облокотился на перила и нежно смотрит вдаль. Ну все, думаю, конец котенку. Щас он мне уши и открутит уже насовсем. И как-то непроизвольно замедлила шаг. А провожатый мой говорит: "Ну что, как сбегать, так небось быстро, а? А как получать за дело, так что?" В общем, выталкивает меня на свет, говорит:
- Вот. Привел, проводил, все в порядке.
Эррокэ так оглядел меня с ног до головы, молча, и руку ему протягивает:
- Спасибо.
Тот говорит:
- Слушай, мужик, я там это, вчера, в общем, короче, того...
Я стою и думаю - какой словарный запас! Какие идиомы! И я без блокнотика, ы-ых!
А эррокэ ему совершенно спокойно отвечает:
- Да вообще без проблем. Ты мою дочь привел - я тебе благодарен. Все.
И что-то вроде даже южного акцента у него прорезалось. То есть, видно - на одном языке они говорят. А до чего в итоге договорились, я не знаю, потому что эррокэ так зыркнул на меня и скомандовал: "Быстро привести себя в порядок, мы едем в гости!" И я: "А что, по ушам не будет?" Он: "А что, сегодня последний раз, когда вы совершаете что-то, требующее откручивания ушей?" Ну я сообразила, что воспитательный момент откладывается - и бегом наверх. Так и не дослушала. Когда спустилась - мужик этот ушел уже. А мы поехали в гости.
Дверь открыла прекрасная женщина со стаканом виски в одной руке и косяком - именно косяком! - в другой. Я повела носом, похлопала глазами и спросила: "А... э?", а эррокэ радостно заявил:
- Я даже не буду уточнять, юноша, откуда бы вам мог быть знаком этот запах! Катарина, дорогая, ты ничуть не изменилась! А это моя дочь, познакомься, божеское наказание.
Я сказала: "Э-э-э...", а Катарина: "Какая прелесть, боже мой, рокэ, какой же ты мерзавец, а кто мать, ну неважно, ты сам, что ли, недавно узнал, детка учится в Сарджент, небось, эта проклятая дыра, рокэ, как ты мог отдать туда ребенка, она вон запах травы сразу узнает, о чем ты думаешь все время, ну что вы стоите, сейчас будет ужин, не бойся, детка, я готовила не сама". И пока я все это переваривала, они обнялись и ушли куда-то вглубь дома, а я сначала смотрела картины на стенах, потом африканские маски и инструменты, потом меня позвали с террасы, я вышла и поняла, что настоящего эрарокэ и не видела никогда. Он сидел и смеялся, как будто он может, как будто он тоже человек, и рассказывал что-то, и был совершенно, невероятно, немыслимо не похож на все то, что я и все остальные видят каждый день в рабочем режиме. И она тоже смеялась, громко и хрипло, и хлопала себя по коленкам, и говорила о химических сплавах, путешествиях, ионосферных флуктуациях, религии, вегетарианстве, уровне воды в ледниковых озерах, показывала асаны из йоги и стучала в барабан, который привезла из Африки. А он рассказывал про арабский мир и даже из самозащиты что-то сыграл на африканской флейте. Я совершенно разомлела как-то от этого всего и заснула, а когда проснулась, везде горели маленькие свечки, пахло чем-то сладким и пряным, далеко-далеко лаяла собака, очень громко стрекотали сверчки, и луна была низкая и темно-розовая.
Я спросила:
- Эррокэ, так это ваша любимая женщина, да? Вам с ней хорошо, а со всеми остальными как-то не очень, - и подумала: "Сейчас он скажет: "Юноша, хватит нести чушь", и он сказал:
- Юноша, ну что за чушь вы вечно несете. Катарина мой близкий друг, мы вместе катались на трехколесных велосипедах далеко на севере, в Канаде, лет сорок назад.
А она сказала:
- Тридцать девять. Ты будешь масалу, детка? Еда из индийского ресторана, он просто ближайший отсюда, но если не нравится, можно и пиццу заказать. Так что он мне опять недоговаривает, ты в Канаде выросла? А французский звучит, как европейский. Скажи ему, что тебе обязательно нужно пожить в Париже. Годик. Лучше два. В наших соснах со скуки помереть можно. Я тебе сейчас расскажу...
А эррокэ сказал:
- Да-да-да-да-да, именно в Париж-то она от меня и уехала двадцать лет назад и не вернулась. Парижу я проиграл безнадежно.
Она сказала: "Да не Парижу!", и они опять засмеялись.
Я подумала, что надо вызвать такси и как-то очень тихо и незаметно оттуда выбраться, оставить людей вдвоем, но эррокэ сказал, что мы, пожалуй, пойдем, а она ответила, что это очень правильно, и я как-то не успела влезть с дурацким вопросом, что а может, я и сама доберусь до отеля-то. Она мне подмигнула, зачем-то поцеловала в макушку и сказала: "Никуда не надо торопиться. Особенно если уже пару десятков лет, как опоздал. Теперь-то уже все в порядке и своим чередом, ага?"
Она прекрасная. По-моему, эррокэ ее любит.