Счастлив тот райтер, чьи буквы приглянулись артеру.
Мои тронули сердце лучшего в этом фандоме.

Прекраснейшая Ystya поверила в историю об Альберто Салине, Олафе Кальдмеере и многих, многих других, кто попал под обрушившуюся лавину, но все равно сначала попробовала организовать им счастливый конец

Sub rosaНазвание: Sub rosa
Автор:  Ystya
Форма: арт
Пейринг/Персонажи: Олаф Кальдмеер/Берто Салина, Ротгер Вальдес
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Примечание/Предупреждения: Тайные отношения, ставшие явными



Часть 1. Белый шиповник
Название: Белый шиповник
Бета: Svitlenebo
Задание: Гамельнский крысолов
Размер: миди, 4010 слов
Пейринг/Персонажи: Альберто Салина, Ротгер Вальдес, Филипп Аларкон, Олаф Кальдмеер, Руперт фок Фельсенбург
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждения: присутствует описание насилия
Краткое содержание: Берто Салина хотел бы стать оруженосцем совсем другого адмирала
Примечание: белый шиповник, дикий шиповник краше садовых роз.
В средневековой кастильской символике белый шиповник - символ предательства


Cкачать Белый шиповник бесплатно на pleer.com

Большой зал в поместье Сагнара сверкал сотнями свечей. Свет переливался на бронзе начищенного старинного оружия, на рамах огромных морисских зеркал, на подсвечниках и позолоте лепнины. Сверкал наборный паркет и тяжелые фамильные драгоценности хозяйки. Бланка Салина задумчиво покачала веером, щелчком сложила его и поманила к себе сына. В руках умной женщины веер может сказать о многом, но... этот бал не для нее.

Сегодня в семье маркизов Марикьяры праздновали совершеннолетие наследника. Этой весной Луис Альберто получит из рук отца шпагу, а с весенними ветрами уедет в столицу, чтобы вновь обнять мать только через три года, когда закончится срок его службы в оруженосцах. Филипп Аларкон, красавец капитан-командор марикьярского флота, будет рад оказать услугу их семье. Под его твердой рукой Берто освоит морскую премудрость и будет в безопасности, пока не вернется в дом отца — учиться не только играть с волнами и удачей, но и править людьми и судьбами. Бланка бросила на командора быстрый взгляд из-под ресниц, тот заметил это и склонился в полупоклоне — чуть насмешливо, чуть игриво. Диего нахмурился, и Бланка поспешно положила затянутую в бархатную перчатку руку на отворот его парадного мундира. Подошел Берто. Бланка чуть сжала локоть супруга, и тот взглянул сына с гордостью и довольством:
— Альберто, сегодня вам предстоит не только прощание с домом. Вам доведется начать свое обучение прямо сейчас, на своей земле. — Берто коротко поклонился, блестя глазами. — Как вам известно, мы принимаем посланников Кесарии Дриксен, и правила вежливости требуют их присутствия. Я прошу вас помнить о том, кто вы для Талига и его флота, и не уронить чести — ни семейной, ни Марикьяры.

Берто снова поклонился, и Бланка с трудом сдержала желание обнять его, прижать к себе, потрепать по волосам. Но сын вырос, это приходилось признать, а маркиза Сагнара — не какая-то простолюдинка в цветастых юбках, что будет выть, прижимая к себе мальчишку, когда придет его время отправляться на флот.
— Мы с вашим отцом гордимся вами, Альберто, — произнесла она. — Мы убеждены, что вы займете высокое место в выпуске Лаик и с честью выполните возложенные на вас обязательства службы соберано и Талигу.
Бланка протянула руку, и сын поднес ее к губам. Ростом он уже сравнялся с отцом, но походил скорее на его брата — был таким же тонким и гибким, как вице-адмирал Хулио Салина. И таким же вспыльчивым и гордым. Осторожности и благоразумию, необходимым хорошему правителю, его придется учить. Бланка раскрыла веер и поспешно спрятала за ним лицо, делая вид, что ей стало душно. Командор Аларкон не сводил с нее с глаз, и она с неудовольствием подумала, что это становится неприличным. Впрочем, ради Берто она готова потерпеть подобную навязчивость.

Высокие двери в парадные залы распахнулись, распорядитель подал знак музыкантам, и под торжественную, невыносимо длинную, на вкус маркизы Сагнара, мелодию гимна Кесарии вошли трое моряков в парадной белой форме. Бланка отличила нашивки адмирала, вице-адмирала и капитан-командора — если только военно-морская символика была одинакова для Талига и для Дриксен. Когда супруг приветствовал высокого, худощавого дриксенца с приметным шрамом на щеке, она присела в неглубоком реверансе и, следуя раз и навсегда установленным правилам этикета, приняла руку гостя, выходя первой парой на бальной паркет.
— Извольте принять мои поздравления с совершеннолетием вашего сына. — На талиг он говорил правильно и быстро, но с жестким дриксенским акцентом. — Уверен, что юноша из вашего рода займет не менее заметное место во флоте, чем его дядя.
— Благодарю вас, господин Кальдмеер. — Бланка не отрывала взгляда от адмиральских галунов на его рукавах. Волосы у дриксов были белее, чем у Аларкона, а глаза — лебединая сталь, какой не увидишь на Марикьяре. Незачем заставлять Диего волноваться. — Надеюсь, плавание не утомило вас. — В конце концов, она дама, ей позволительно говорить милые глупости. Рожать сыновей, украшать балы и вести дом — вот для чего рождаются на свет девочки в знатных семьях. Берто взволнован, должно быть, переживает за мать. Дождавшись нужной фигуры танца, она повернулась к сыну лицом и послала ему ободряющую улыбку. В конце концов, он еще так молод. Его можно было бы и не отправлять в Лаик в этом году, но грядет конец Круга, и Диего настоял...
— Красоты дивной Марикьяры и ее жемчужина стоят любых тягот пути. — О чем он? Ах да! Бланка рассмеялась и кокетливо опустила глаза. Но что с Берто, в самом деле, он не впервые видит в доме гостей и он хорошо воспитан! Возможно, мальчику нездоровится, нужно будет послать Франсиско узнать... Бланка украдкой оглядела зал, отыскивая взглядом пажа.
Тот, как и положено, отирал новеньким, таким же, как у Берто, колетом колонну у того за спиной. Сын одного из небогатых дворян, рэев их дома, одного возраста с ее сыном — зачем, зачем она думает сейчас об этой ерунде! Но Создатель, что с Берто? Он болен, это совершенно ясно... нужно послать в кухню, чтобы заварили травы...

Танец закончился, и дриксенский адмирал подвел Бланку к супругу. Она ответила на благодарность реверансом, не чуя под собой ног. Он простудился? Подхватил заразу в порту? Лишь бы не моровое поветрие... Или болезнь могла прийти на чужих кораблях... Бланка улыбнулась супругу и неторопливо пошла по залу, раскланиваясь с приглашенными, то и дело останавливаясь, чтобы обменяться непременными любезностями с вассалами дома, прибывшими поздравить наследника. За ее спиной Диего неторопливо завел обстоятельную речь о том, как он счастлив мирным и стабильным отношениям Талига и Дриксен, и как адмиралу дружественной державы будет, без сомнения, интересно взглянуть на новые верфи... Бланка приподняла бровь и чуть улыбнулась: гусиного адмирала никто не пустит дальше такой ветоши как «Слава Олларии», а этим «новым верфям» сравнялось хорошо если меньше двух Кругов. Скорее бы закончился этот бал, Берто нужно уложить в постель...

После танцев и перед угощением настало традиционное время вручать подарки. Берто улыбался, глаза его лихорадочно горели, и пылали щеки. От беспокойства Бланка едва могла устоять на месте и крепко вцепилась в локоть супруга. Удивленно подняв бровь, Диего поддержал ее под руку и произнес несколько ненужных, пустых слов о том, что сыновья неминуемо вырастают, занимая место отцов на службе отечеству. Бланка кусала губы.
Подарок для молодого маркиза нашелся и у иностранных гостей. «Помогите мне, Вернер», — вполголоса произнес их адмирал, обращаясь к одному из сопровождавших его офицеров, и тот встал рядом, держа на вытянутых руках искусно украшенную продолговатую шкатулку. Дриксенцы не могли знать о личном празднике в доме Сагнара — значит, там было либо что-то, принадлежавшее самому адмиралу, либо предназначенное, по меньшей мере, соберано Кэналлоа.

— Дриксенское оружие известно высокой точностью и верностью той руке, что сможет овладеть им достаточно хорошо, — говорил высокий адмирал, а второй откидывал крышку шкатулки, открывая взгляду пару вороненых пистолетов на алом шелке. Было жарко, душно, смеялись дамы, шелестели юбки, сверкали свечи, звучала тягучая речь с тяжелым неприятным акцентом... Бланка подняла взгляд на лицо сына и обомлела.

***

Весна пришла и закончилась, настало жаркое марикьярское лето, но отступило и оно. Бланка перестала с ужасом ждать, когда же супруг скажет ей жестокие слова о том, что все это — ее вина, ее недостаточно твердое воспитание, сгубившее сына, но Диего молчал, и вскоре она смирилась. Скандал, разразившийся в день совершеннолетия Берто, когда тот заявил, что хотел бы стать оруженосцем дриксенского адмирала и отплыть с ним на север, не был забыт, но словно бы потускнел и стерся. Ее мальчик остался с ней, на Марикьяре, и все так же спускался по утрам с другими мальчишками к морю ловить крабов, только взгляд его стал задумчивым и тоскливым и все чаще обращался к горизонту. Взбешенный Аларкон бросил Диего в лицо немыслимые слова о том, что теперь не считает возможным взять Берто в оруженосцы. Все ждали дуэли, но Диего был правителем острова, а не уличным забиякой, и сумел погасить этот пожар. Бланка лишь услышала однажды из-за портьеры в малой морской гостиной с видом на рассвет: «Неужели ты посмеешь отказать Салинам?». И ответ: «О, это не первое, в чем мне приходится отказывать Салинам, не так ли, Хулио?» — и тихий смех, и звуки настолько странные, что маркиза Сагнара немедленно вышла на открытую террасу, стараясь отдышаться на горячем ветру с моря.

Не стоило винить и русоволосого дрикса со шрамом: он тоже был адмиралом, а не торговцем, и повел себя сообразно законам чести, не оскорбив ни гостеприимства дома, ни гордости Кесарии. Он сказал, что счастлив будет видеть молодого марикьяре такого высокого рода на службе Дриксен, но для подобного решения ему требуется особое дозволение кесаря, и как только оно будет получено... Берто поверил ему. Каждое утро он смотрел на горизонт и каждый вечер прощался с уходящим днем на берегу. Он не поехал в Лаик и даже безуспешно просил отца расторгнуть его помолвку с девицей Ноймаринен. Последняя выходка так потрясла Диего, что впервые за многие годы он искал утешения в комнатах Бланки, и она долго гладила его руку, прижимаясь к нему в темноте. А Берто все так же уходил с рассветом к морю. Он ждал.

— Этот дриксенец, гусиный адмирал, — решилась однажды Бланка. — Он... он действительно заберет нашего мальчика? Увезет в Дриксен?
— Иногда и юношеские глупости оборачиваются серьезными политическими удачами, дорогая, — ответил Диего, качая поседевшей головой. — Не будем торопиться...

К концу осени вести из Кесарии нашли дорогу на Марикьяру. Адмирал Северного флота Олаф Кальдмеер получил звание адмирала цур зее и взял адъютанта из влиятельной дриксенской семьи.

— Руперт фок Фельсенбург, — повторял Берто, лежа без сна в своей комнате и разглядывая пляшущие на потолке ночные тени с моря, — Руперт фок Фельсенбург, Руперт фок Фельсенбург, Руперт фок Фельсенбург...

Разодранные ладони кровоточили, на картах и книгах оставались бурые пятна. Берто шатался, как вернувшийся с долгой вахты матрос, он читал историю Дриксен и слышал глухой шум темных елей никогда не виденного поместья у озера. Глаза его глубоко запали, лицо осунулось.

Однажды холодным зимним утром в его комнаты вошел отец — вместо того, чтобы вызвать его к себе. Огляделся и нетерпеливо поморщился.

— Убрать все это, — негромко приказал он. — Займитесь историей и землеописанием Талига, и немедленно. Следующей весной вы едете в Лаик. Альмиранте Рамон Альмейда, благороднейший человек, готов закрыть глаза на вашу ужасающую глупость, опозорившую нашу семью, и взять вас в оруженосцы.

Берто зажмурился, откинул голову и рассмеялся. Ну разумеется, Первый адмирал Талига! Кто еще смог бы заткнуть глотки непрестанно шушукающимся по всем портовым уголкам сплетникам? Теперь он, Альберто Салина, тоже будет служить Первому адмиралу своей страны — так же, как и неизвестный ему ненавистный Руперт фок Фельсенбург. Он все еще смеялся, когда тяжелая отцовская пощечина обожгла ему лицо, оставляя глубокий след от фамильного кольца.

***

Вальдес хлопнул ладонью по сомнительной чистоты столу и приказал еще вина. Быстрая тень на мгновение заслонила солнце, и перед ним вытянулся новый адъютант Рамона, а ко всему прочему, кажется, племянник Хулио.

— Господин вице-адмирал, разрешите обратиться!

Вальдес прищурился, внимательно оглядел мальчишку и задушевно спросил:

— Сдурел? Садись.

Тот сел, положил шляпу рядом на скамью и зачем-то вцепился в перевязь со шпагой. Вальдес молча смотрел на него, потом крикнул:

— Эй! Грета, кто там! Еще вина мне и молодому дору!

Молодой Салина сделал было какой-то невнятный жест, потом махнул рукой и вновь замер.

— Господин Вальдес...

— Это лучше, но если память мне все же верна, именно тебя я таскал на плечах по Змеиной отмели, когда ты еще на эти плечи помещался. Мое имя Ротгер. Ротгер Вальдес.

— Луис Альберто Салина, — ответил мальчишка и вновь замер.

Вальдес мысленно воззвал к Абвениям, подумал и добавил пару слов для дриксенского Создателя. Для олларианского, впрочем, место тоже нашлось.

— Если ты и дальше будешь молчать, мне придется додумать все самому. И о том, как три года назад один пламенный юноша предал одним махом и семью, и родину, и соберано и возжелал снимать сапоги с некоего высоко взлетевшего гуся. И как этот юноша возмужал и, смею надеяться, поумнел, и как ему теперь неожиданно пришла в голову совершенно потрясающая мысль: «А если Хексберг грозит нападение дриксенского флота, кто же будет его вести?»

Луис Альберто Салина сидел, опустив голову, и молчал.

— Ты уже проходил посвящение по-марикьярски, парень?

— Что? — отмер Салина.

— Ты ходил с альмиранте на «Франциске», дружок? Или пока только таскал за ним пыльные бумажки от Морского дома до дома твоего отца и обратно?

Салина вспыхнул:

— Я служу Талигу и соберано, и я...

— Перестань, — ласково оборвал его Вальдес, — это действительно не очень приятно, и никто тебя не осудит за страх ожидания. Но без посвящения ребята тебя не примут, особенно с твоей-то историей. После восьми склянок жду тебя на «Астэре», — добавил он, вставая. — Для тебя ничего еще толком не закончено, так ведь?

Шлюпка мягко ударилась о темный борт, плеснула волна, что-то крикнул в темноте вахтенный. Перед Вальдесом, удобно устроившимся на канатной бухте с ножом в руках, вырос вестовой.

— Висеальмиранте, к вам там молодой дор...

— Разрешить, — небрежно махнул рукой с зажатым в ней ножом Вальдес.

Вестовой канул в темноту. Вице-адмирал продолжал сосредоточенно остругивать какую-то щепку.

Берто шагнул в неширокий круг света от единственного фонаря.

— Садись, — велел Вальдес и похлопал по канату рядом с собой.

Берто легко опустился прямо на доски палубы, продолжая настороженно и прямо держать спину. Вальдес пожал плечами.

— Соберано в Багерлее, альмиранте в черной ярости, и за интриги дриксенского двора первым заплатит дриксенский флот. — Вальдес с интересом осмотрел щепку и нежно улыбнулся. — Адмирал цур зее дриксенского флота Олаф Кальдмеер поведет его на Хексберг лично. Полно, Бертиньо, пару лет как пора перестать вздрагивать. Полагаю, оружием ты владеешь неплохо?

Берто возмущенно вскинул голову, но Вальдес оборвал его:

— Оно тебе не пригодится. При таком численном преимуществе, как планирует альмиранте, жарить гусей мы будем на вертеле, не пачкая руки. Теперь о тебе. Держи.

Оструганная гладкая щепка взлетела вертикально вверх. Берто выбросил руку и легко поймал ее, как ловят сонных мух на белых скалах Марикьяры юркие маленькие ящерки.

— Ты первый раз по-настоящему выйдешь в море, придется пройти полное посвящение. Команда должна узнать тебя. Жаль, конечно, что на «Франциске» ты достанешься Аларкону, со мной было бы проще, я бы ограничился дракой... но тут уж как сложилось. В конце концов, никто тебя не вынуждал его оскорблять, а Липе у нас никогда ничего не забывает.

— Будут бить? — хрипло спросил Берто.

— Бить? — задумчиво повторил Вальдес. — Ну да, и бить тоже. Но никто не помешает тебе отбиваться, нет такого закона в море. Запомни только самое главное: никого не представляй, понял меня? Никого не воображай себе на его месте. Будь там и пройди все до конца, на то оно и посвящение. Запомнил?

Он поднял руку и взъерошил густые темные волосы.

— А вы? — вдруг спросил Берто. — Вас... тоже?

Вальдес легко пожал плечами:

— Думаешь, один ты погряз во грехе? Я, например, полукровка. Бывают и такие прегрешения. Море свяжет всех. Ну, средство, чтобы не орать, я тебе дал, добрым словом напутствовал... Прощай, Бертиньо.

Берто коротко дотронулся до виска, отдавая честь, развернулся и исчез в темноте. Шлюпка вновь тихо ткнулась в борт.

***

Щепка, оструганная и гладкая, с едва уловимым запахом работавших над ней рук, терлась в кармане о позеленевшую багряноземельскую монету с обломанным краем и некрупную жемчужину. Ожидание затягивалось, ожидание кружило вокруг него в танце, и Берто увяз в нем, врос, как обломки крушения в ил. Эскадра готовилась к отходу на север, Первый адмирал проводил на борту своего флагмана больше времени, чем когда-либо, и Берто с радостью хватался за любую работу, которую ему доверяли. Ум его работал лихорадочно, но словно бы вхолостую. Поэтому в тот теплый вечер, когда шлюпка с альмиранте отвалила от борта, и матрос на ее корме шутливо стукнул, прощаясь, о черную обшивку «Франциска», и в самом воздухе что-то вдруг неуловимо изменилось, Берто почувствовал облегчение.

Скрипнул таль, волна кошкой потерлась о корму. Берто нащупал в кармане щепку, сунул ее в рот и начал неторопливо оборачиваться, присобираясь. Первый удар он пропустил, только когда они увидели, что вдвоем с марикьярским рэем, пусть и безоружным, не справятся. Второй раз ошибся, когда, уходя от тяжелой ручищи боцмана, бросился на доски палубы, рассчитывая перекатиться и встать, но уже не встал. Прикрывая голову и пах, все еще пытаясь вывернуться и подняться, он думал о том, что эти люди не собираются калечить и уж точно не будут убивать — им всего лишь нужно увидеть, каков он в бою, как будет держаться и как проиграет, будет ли кричать и чего ждать от него, можно ли доверить прикрывать собственную спину... Еще он думал о теплых белых камнях на берегу возле дома, об отделанном драгоценностями веере матери, о сложном рисунке блестящих, тщательно натертых полах Большого зала в доме Сагнара, о спокойном лице с неровным, перекрученным жгутом шрама на щеке... Воспоминания поднялись вихрем, ожгли изнутри, он снова неловко подставился, и следующий удар отбросил его к самому фальшборту. Берто выгнулся, спасая спину, схватился за полыхающее болью плечо и снова попытался встать. Вальдес, Вальдес говорил... как он говорил?.. Он сказал: нет такого закона, такого закона... какого закона?.. Колени предательски подгибались, тошнота встала комом у самого горла. Он кое-как поднялся, забыв удивиться, что все вдруг расступились, и уткнулся взглядом в начищенные, дорого отделанные сапоги. А ведь и правда, когда альмиранте отбывал на берег, капитан-командора с ним в шлюпке... не было?

Нет. Только не он. Кто угодно другой, любой из старших офицеров, любой... хоть матрос, кто угодно... Берто оскалился и отчаянно замотал головой, рыча. Его легко скрутили, ткнули лицом в фальшборт. Крепкая рука легла на шею, пригибая. Царапнуло надетое камнем внутрь кольцо.

— Ну, тихо, — негромко и насмешливо сказал Аларкон. — Будет наука.

Дерево скрипнуло на зубах, перед глазами взвились зеленые искры. Кажется, его все-таки стошнило

***

Пробило восемь склянок. На пирсе негромко перекрикивались рабочие доков. Ночь была душной, луна ушла. На «Франциске» шла спокойная, размеренная жизнь: на полубаке играли в тонто, звонко шлепая потрепанными картами о бочонок; вполголоса ругались, подсчитывая загруженные в трюм припасы, старпом, боцман и кок. На бизань опустилась крупная серая морская птица. Вице-адмирал легко перепрыгнул через высокий борт, отмахнувшись от предложенной помощи, и быстро прошел в капитанскую каюту. Аларкон стоял спиной к дверям, склонившись над картой на столе.

— Вальде-е-е-ес, — дружелюбно протянул он, не оборачиваясь. — Выпьешь?

— Ты знаешь, зачем я пришел.

— За чем или за кем? У него есть отец, есть дядя. Где же они? Никто из них не торопится, а значит...

Он выпрямился и смотрел теперь Вальдесу прямо в лицо, чуть улыбаясь. «Франциска» покачивало наступающим приливом, бледные лунные блики, отраженные морем, пробегали по сложенным на груди рукам Аларкона, вспыхивали на начищенных пуговицах мундира.

— Мой суровый друг. — Вальдес улыбнулся широко и жестко. — Ну налей, раз предлагаешь. Налей, выпьем и вспомним, кто приходил за мной. Или за тобой самим, а, Липе? Напомнить что-нибудь из того дня, когда ты валялся на верхней палубе в крови и рвоте? — Аларкон сжал пальцы на горлышке бутылки. — Я против законов моря не пойду, ты знаешь, — спокойно сказал Вальдес. — Но они соблюдены до последней буквы. Я его забираю.

— И на палубе тоже ты приберешься? Там стало грязно.

— Плохо смотришь за кораблем, Липе. Но свой всегда выручит своего, верно? Я, к примеру, не постесняюсь. — Вальдес изобразил шутовской поклон и вышел, оставив дверь открытой. Свечи затрепетали, одна с шипением погасла.

Вальдес поднялся на палубу, глубоко вдохнул, расправил плечи. Мальчишка так и лежал у фальшборта, неловко прижимая к груди руку. Вальдес поморщился.

— Анчо, — позвал он негромко. Боцман вынырнул из темноты, шумно дыша и распространяя аромат перегара. — Что-то я стал забывать, как юнгой был, — продолжил Вальдес. Он стоял не шевелясь, и ветер тихо перебирал его сильно отросшие волосы.

Боцман вздохнул и сипло прокашлялся.

— А вот этого, со всем нашим почтением, господин вице-адмирал, я вам напомнить не смогу. Извиняйте. На картах своих стратагемы извольте рисовать, а у Анчо на палубе никакой заскучавший офицер шваброй махать не будет. Еще попортите чего, прощенья просим. — Он перевел дух, почесался и неожиданно шмыгнул носом. — Да забирайте уже, господин вице-адмирал, с полсклянки как не шевелится. Вы же, прощенья просим… они же, благородные, знаете, как тяжело это переносят все, ну...

Вальдес молча покачался с пятки на носок, помедлил еще немного и шагнул, наконец, вперед.

Боцман у него за спиной одобрительно ругнулся.

Неделю Берто лежал у вице-адмирала, не отрывая лица от подушки. Хозяин дома к нему не заходил. На дважды четвертый день Берто встал, а на следующий — ушел. Измочаленную щепку со следами зубов и засохшей крови он оставил на столе внизу. Вальдес невесело усмехнулся, растянув в улыбке половинку рта. Через двенадцать дней «Франциск Великий» снялся с якоря и отправился на север.

***

Битва за Хексберг слилась для Берто в один бесконечный кошмар из тех, в которых кричишь без голоса, не имея сил проснуться. Сжатое тисками сердце еле трепыхалось холодным морским гадом где-то за ребрами, на каждом вдохе горло мучительно схватывало от дыма и гари. Один раз ему даже показалось, что в ярких сполохах он узнает по оснастке и посадке дриксенскую красавицу «Ноордкроне» и видит на ее мостике Кальдмеера, салютующего ему обнаженной шпагой, а за его спиной — светловолосого мальчишку своих лет. Но корабль вновь скрылся в дыму, а Альмейда отослал его на пушечную палубу, где ничего толком и не было видно. Из сражения Берто вышел живым и совершенно невредимым.

Изведя несколько листов дорогой бумаги и отчаявшись внятно сообщить об этом матери, он обратился к адмиралу, получил короткое и безразличное разрешение и направился к причалу. Холодная вода была темной и спокойной.
«На дне, — подумал Берто, разглядывая колыхающиеся в глубине черные травы. — Теперь он на дне. И тот, другой, тоже там, с ним. И я...»
Вальдес подошел сзади совершенно неслышно и встал рядом, разглядывая чистый горизонт.

— Судя по твоему лирическому настроению, Бертиньо, ты оплакиваешь окончательную гибель своей прекрасной и чистой первой любви? Вынужден тебя огорчить, как мне это ни прискорбно.

— О чем вы? — переспросил Берто, переводя взгляд на лицо Вальдеса. Тот был усталым и злым, в углу рта запеклась кровь от длинной царапины через скулу. Волосы все еще пахли пороховым дымом. «Наверное, как и у меня», — подумал Берто.

— Полагаю, тебя это уже не трогает, — насмешливо продолжил Вальдес. — Совершенно не интересует. Потеряло всякое значение. — Он резко, без перехода посерьезнел и добавил коротко и жестко: — Адмирал цур зее Кесарии Дриксен Олаф Кальдмеер и его адъютант Руперт фок Фельсенбург гостят сегодня у меня в доме.

Горизонт потемнел и налился красным. Сердце гулко стукнуло прямо в горле и замерло. С усилием протолкнув воздух в грудь, Берто сделал шаг, другой и побежал. Вальдес отвернулся к морю.

***

— Преданность, которую вы внушаете, мой дорогой гость, поистине безгранична, — разглагольствовал Вальдес, размахивая полупустой бутылкой. — Вам бы детей из городов уводить, одним словом. Клянусь Абвениями, пойдут как миленькие, позабыв и маменьку, и папеньку.

— Вальдес, — устало ответил с постели Кальдмеер, — прошу вас, скажите, что с моим адъютантом?

— Юноша подрался, — сверкая улыбкой, сообщил Вальдес. — Драться в этом возрасте совершенно естественно, не так ли, любезный господин Кальдмеер? Из-за всякой ерунды: прелести дамы, неосторожного слова...

— Вальдес...

— Да я и сам в этом возрасте... Впрочем, я и сейчас... а вы, Олаф?

— Вальдес, я прошу вас, — монотонно повторил Кальдмеер. — Что с Рупертом?

— Беспокоитесь о нем? — Вальдес вдруг оказался близко, очень близко, и в улыбке его уже не было ничего веселого, скорее она напоминала оскал. — Он ведь так любит вас, верно? А о другом, таком же юном преданном дурачке вам помешало побеспокоиться скверное почтовое сообщение, я полагаю?

Кальдмеер помедлил мгновение и сделал неловкую попытку приподняться на подушках:

— Альберто Салина? Я могу его видеть?

— Нет, — весело ответил Вальдес и, запрокинув голову, приложился к бутылке. — Это невозможно, мой дорогой гость. Так можно навредить вам, а я на это не согласен. Видите, сколько заинтересованных фигур уже на этой доске?

— Вальдес... вы... Я могу просить вас хотя бы... Я писал ему... немедленно, сразу же, как только кесарем было вынесено решение...

Вальдес усмехнулся:

— Я полагаю, вам следует отдохнуть. Позвольте мне оставить вас, дорогой адмирал цур зее. Доброй ночи.

Берто, как он и ожидал, обнаружился внизу, у самой воды, возле доков, куда затаскивали один из небольших фрегатов с поврежденной ядром мачтой. Вальдес молча сел рядом на перевернутую шлюпку. Берто смотрел себе под ноги, на цветные камешки в пене слабого холодного прибоя.

— Ты напрасно полез на рожон.

— Я не хотел в вашем доме, простите, но он не пускал меня...

— Дурачок. Вообрази себя на его месте: некий грязный — в буквальном смысле, — не отмывшийся еще от дриксенской крови фрошер, о котором известно, что он и сам бы не прочь побыть на его месте, ломится к раненому адмиралу... У него и оружия-то не было.

Берто уже знакомо вскинул голову:

— Я тоже не обнажал шпагу!

— Ну, я очень на это рассчитываю, знаешь ли. Некоторые картины в моем доме достались мне от матери...

— Простите.

— Я думаю, тебе следует пойти к своему адмиралу, Бертиньо. К своему. И не забудь написать матушке — возможно, она сообщит тебе что-нибудь интересное о неких сожженных письмах... Олаф Кальдмеер не смог увести тебя у твоей матери, но увел другого, такого же пылкого дурака. А дураки и сцепились... Иди, Берто. Иди.

— Господин вице-адмирал...

— Нет. Я не желаю ничего сейчас слушать. Иди и поблагодари кого-нибудь, в кого хоть сколько-нибудь веришь, за свою счастливую звезду.

— Он останется у вас?

— Пока это будет в моих силах.

— Почему?

— Почему? Почему... У меня нет ответа, Берто, а ты его заслуживаешь. Неловко, правда? Впрочем, я думаю, ты лучше меня знаешь, почему.

На израненный Хексберг опустилась прозрачная северная ночь, так непохожая на глубокую южную тьму Марикьяры. Зажглись первые звезды. Луис Альберто Салина встал, одернул матросскую куртку с чужого плеча и медленно зашагал вверх, в форт, где горели свечи в окнах коменданта и Первого адмирала Талига.

Часть 2. Одержимость
Название: Одержимость
Бета: Svitlenebo
Размер: мини, 1841 слово
Пейринг/Персонажи: Альберто Салина/Руперт фок Фельсенбург, Ротгер Вальдес
Категория: слэш
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Можно ли сломить Салину и убедить его отказаться от желаемого?
Примечание/Предупреждения: на заявки: «о непростых отношениях Фельсенбурга и Альберто Салины сказ» и «...а если у вас в выкладках будет что-нибудь еще на тему разных языков, я вам еще и душу продам сразу же...»

Наощупь спина у Берто была — как дерево корабельной обшивки: гладкая и теплая. Руппи прижимался к ней лбом, касался ее губами; когда Берто поводил плечами или потягивался с тихим вздохом — ловил каждое движение мышц под смуглой кожей. Руппи нравилась эта гладкость, это убедительное доказательство того, что никто еще не бил Берто в спину, не оставил на ней шрамов, и он все еще смел, как только может быть смел тот, кого всегда прикрывали друзья.

— Я был сегодня в городе.

— Угу.

— Здесь не лучшие лошади, но... Да и я не первый наездник кесарии...

— Угу.

— Я, конечно, не рассчитываю на зильбера или...

— Можешь взять моего мориска.

— И ты дашь?

— Чего бы я только не дал, чтобы ты убрался отсюда!

Берто перевернулся, весело скалясь, схватил Руппи за плечи и дернул на себя. Тот упал сверху и сразу перехватил его руки, завел за голову, прижал к полу. Берто засмеялся ему прямо в лицо, кожа его пахла солнцем и смолой верфей.

— В порту говорили о тебе, — сказал Руппи. — В «Утонувшем якоре». Тебя называли... э-э-э... аванса, да? Это значит что-то вроде «вперед» или «натиск»?

Берто рывком сбросил его и стремительно сел сверху, упираясь руками в грудь и с силой сдавливая коленями бока. Спина вспыхнула болью, выдох получился слишком резким и похожим на стон. Руппи поморщился и попытался освободиться. Берто наклонился к его лицу, не переставая улыбаться, провел языком по скуле и отпустил, резко поднявшись.

— Агаванса, мой дорогой дриксенский гость. — Он в точности передразнил любезную манеру Вальдеса, и кровь бросилась Руппи в лицо. Фельсенбург тоже встал, оттолкнув плечом протянутую в издевательском поклоне руку. — Бланка агаванса. Я полагал, образование родича кесаря не уступит скромным достижениям простого марикьяре.

Ссориться не хотелось. Еще меньше хотелось драки, обычной неуклюжей свалки — ведь его шпага осталась в доме Вальдеса, а Берто никогда не опустился бы до того, чтобы атаковать безоружного... Руппи примирительно улыбнулся:

— Бланка — имя твоей матери? Мою зовут Шарлотта.

Берто вежливо склонил голову, как если бы герцогиня фок Фельсенбург и в самом деле стояла перед ним. При мысли об этом Руппи залился горячим румянцем. Берто ухмыльнулся и поднял с пола свою рубашку. К кружеву на рукаве прилипла золотистая стружка.

— Бланка агаванса. Белый шиповник, — он засмеялся, коротко и зло, одернул манжеты и пригладил волосы. В луче за его спиной танцевали пылинки. — Это значит, что я предатель. Или ты не знал, Фельсенбург?

Руперт смотрел на Берто, и мысли метались в его голове, как стая взлетевших с прибрежных скал чаек: одна перекрикивала другую. Это значит... как это может быть?.. Нет, очевидно... Берто, который был неизменно дружелюбен с самого их возвращения сюда, в Хексберг, который сделался ему так близок... и так дорог... как это могло стать известно?.. Разумеется, его осуждают... и честь требует...

— Хочешь дуэль? — предложил он, надеясь, что голос звучит достаточно твердо. — Я готов. Драться с дриксенцем — не то же самое, что... сидеть с ним за одним столом, и твое доброе имя будет восстановлено.

Берто глянул на него с искренним недоумением, но смеяться не стал. Просто дернул плечом и спросил:

— Зачем бы мне это могло быть нужно?

Внизу что-то стукнуло, должно быть, ветер захлопнул дверь. По балкам пробежала мышь, вниз посыпалась труха. В прореху в крыше было видно море. Берто прищурился, глянул на горизонт:

— Будет шторм. Когда ты едешь?

— Я не знаю точно... Мой адмирал...

— Оставь его! Больше ты ничего сделать не можешь, только мешаешь!

В безжалостном свете нового знания вдруг острее и резче стала память о нетерпении Берто, о его постоянных расспросах: «Когда же, когда, когда ты едешь, когда ты покинешь Хексберг, когда?..». Руппи задохнулся. Как он мог не видеть этого раньше, не понять, что его неуместное отчаяние и жажда участия тяготят Берто, а его расположение к дриксу принимают за... предательство. Предательство! Руппи сухо рассмеялся и закашлялся. Жаль, что он так скверно разбирает островной акцент: чтобы дать в зубы зарвавшемуся матросику, дворянская шпага не нужна.

— Через два дня, — сказал он. — Я уеду через два дня.

Следовало проститься с адмиралом, каким бы он ни стал сейчас. И с Вальдесом.

— Хорошо, — ответил Берто и отвернулся. — Я рад.

***

Вальдес стоял у сухого дока, привалившись плечом к арке ворот, смотрел, как кренгуют обросшее дно «Доброй Герды», и мечтательно улыбался. Боль вспыхнула у Руппи под ребрами, расползлась мучительным холодом по грудине, сдавила горло. Теперь «Герда» займет место в хексбергской эскадре и под рукой Вальдеса, послушная его приказам, будет открывать пушечные порты против сошедших с той же верфи дриксенских сестер.

— Вы уже дали ей новое имя? — произнес Руппи, нимало не заботясь о том, не оскорбителен ли его тон и сам вопрос.

— Мой дорогой родич кесаря, вы опередили меня, — подмигнул Вальдес. — Если бы не ваша достойная питомица, я присвоил бы этой даме имя первой красавицы Дриксен, и у меня была бы своя Гудрун. Вы не усматриваете в этом некоей иронии?

— Боюсь, господин Вальдес, в этом случае вы не оставили бы мне выбора, и мне пришлось бы вас вызвать!

Вальдес пожал плечами:

— Главное, чтобы этого не пришлось делать господину Кальдмееру. Впрочем, я не люблю повторяться, и мне придется порядком попотеть, подбирая нашей новой подружке другое имя. Итак, вы наконец едете? Сами догадались, или молодой Салина потерял терпение?

Руперт вздрогнул:

— Вам тоже известно...

— Это известно всей Марикьяре, — непонятно ответил Вальдес. — О своем адмирале, если вы, конечно, еще считаете его таковым, можете не беспокоиться, он остается в надежных руках. И я сейчас не свои имею в виду.

Руперт кивнул, погруженный в свои мысли:

— Да, да, я уверен, о нем позаботятся, Альберто Салина стал мне добрым другом...

— Добрым другом? — переспросил Вальдес. — В самом деле? Занятно.

Руперт вскинул голову. Если за честь и доброе имя Берто придется драться ему и с Вальдесом — что ж, он готов драться и с Вальдесом, но не допустит, чтобы за благородство, проявленное к врагам, молодого марикьяре втаптывали в грязь трактирные сплетники.

— Господин Вальдес, если вы полагаете забавным...

— Я многое полагаю забавным, — откликнулся Бешеный, — но сейчас испытываю лишь чувство законной гордости. Сын рехидора мог бы со временем превзойти отца. Возможно, молодой Салина неверно избрал карьеру, и Талиг потерял прекрасного кардинала, способного заставить своего личного врага считать себя добрым другом.

— О чем вы говорите?..

— А вы не спрашивали своего доброго друга, Руперт, каким образом он сразу после Лаик стал адъютантом Первого адмирала? Не прослужив и дня, не побывав в море? Не получив даже теньентского патента? Или с вами произошло то же самое, и вы оказались у адмирала цур зее, стоило кесарю повести бровью?

— Я? Нет! Я не желаю слушать...

— А стоило бы. Впрочем, решать вам. Может, это научило бы вас прибавлять четыре к четырем.

Руппи смотрел на Вальдеса, чувствуя на щеках предательскую краску стыда за тщательно скрываемый грех, навсегда отрезающий его от Рассветных садов и благословения пастырской руки. Но ведь Вальдес не эсператист... возможно, для него это и не грех вовсе... о нем что только не говорят... Руппи облизнул внезапно пересохшие губы и спросил:

— Как Альберто Салина стал адъютантом Первого адмирала Талига, господин вице-адмирал?

— Как официально, — усмехнулся Вальдес. — Но это наконец-то правильный вопрос, и я отвечу. Господин Первый адмирал Талига оказал услугу правящей семье Марикьяры, согласившись взять в оруженосцы единственного сына рехидора после того, как это отказался сделать господин капитан-командор.

Горячая волна гнева ударила в голову, Руппи возмущенно вскрикнул. Капитан-командор? Это тот марикьяре с белыми волосами, что стоял на мостике «Франциска Великого» в день битвы за Хексберг! Руппи хорошо запомнил его красивое жесткое лицо, кривящееся в победной ухмылке. Как он посмел? Или... что, что такого мог натворить Берто? Может быть, это из-за... из-за... Берто был... свободным. Он не скрывал и не стыдился своих страстей, он смеялся над смущением Руппи, сдирая с него рубашку и стаскивая через голову цепочку с эсперой: «Ваш Создатель не позволяет вам? Ну что ж, пусть не смотрит! Он же не видит вас, когда вы не носите эту штуку, так?». Неужели из-за этого ему посмели отказать, опозорить...

Руперт сжал кулаки и посмотрел Вальдесу прямо в глаза.

— Почему господин, — он воткнул ногти в ладонь и почти выкрикнул, выплюнул в смуглое насмешливое лицо: — капитан-командор! Отказался!

— Ну тише, тише, — ответил Вальдес. — Это известно на Марикьяре каждому. А поскольку нас, марикьяре, немало во флоте Талига и здесь, в Хексберг, в неведении остаетесь вы один. Альберто Салина желал стать оруженосцем адмирала цур зее кесарии Дриксен. Его имя Олаф Кальдмеер. — Руппи показалось, что земля уходит у него из-под ног. Хотелось крикнуть: «Вы лжете!» и «Этого не может быть!», но он откуда-то знал: Вальдес не лжет. — И тот не отказал мальчишке, а отговорился необходимостью получить разрешение кесаря. Через несколько месяцев он действительно взял оруженосца, не подскажете мне, как его звали? Абвении, Фельсенбург, не может быть, чтобы вы не знали... Ну что вы, в самом деле! Приказать воды?

— Не нужно, — медленно ответил Руппи. — Нет. Господин Вальдес, я прошу простить...

— Да-да, разумеется. Он в Адмиралтействе. Постарайтесь не упасть на пороге от избытка чувств, это будет так некстати.

Вальдес еще что-то говорил, но Руппи не слышал ни слова. Он поднялся по узкой извилистой улице от порта к главной площади и окликнул Берто, стоявшего в тени ясеня в компании молодых офицеров. Тот кивнул им, извиняясь, поднес руку к шляпе, качнулись перья. Тень метнулась по белой мостовой.

«Когда ты едешь? Ты едешь? Едешь? Оставь его, он тебе больше не нужен! Не нужен... не нужен...»

— Почему? — спросил Руппи, не двигаясь с места.

Улыбка Берто превратилась в жесткий оскал, и не было в нем ничего дружеского и ничего теплого.

— Тогда тебя не будет. Останусь только я.

Воротник вдруг стал слишком тугим, сдавил шею, и Руперт рванул его, не заботясь о приличиях. В ушах гудел судовой колокол. «Предатель. Предатель. Они говорили о тебе «аванса», это значит «вперед»? — Агаванса. Это значит, что я предатель... предатель».

Рука схватила пустоту у бедра. Берто стоял не шевелясь, только склонил голову и улыбнулся, неожиданно ласково и понимающе.

— Ты даже представить себе не можешь, через что я прошел, родич дриксенского кесаря, адъютант адмирала цур зее. Еще немного грязи на этих сапогах, — он похлопал ножнами по голенищу дорогих сапог мягкой кожи, — уже ничего не изменит. Уезжай.

Ненависть обрела форму, ненависть стала башнями собора Святой Октавии в светлом северном небе, ветвями ясеня, силуэтами двух неизвестных ему офицеров в отдалении... они бросятся на помощь Берто, даже если он не позовет. А он не позовет. Ненависть получила строгий законченный контур. Руперт закрыл глаза и шагнул вперед. Они были одного роста, а отступить Берто не пожелал, и Фельсенбург легко коснулся губами тонких обветренных губ с привкусом соли.

— Марикьярская шлюха.

— Кесарский щенок.

— Ты никогда бы не получил его...

— Я получил тебя, этого достаточно. И будет достаточно. И ему, и всему вашему Адмиралтейству, если от него еще что-то сохранилось. А он останется здесь.

— Я уеду.

— Уезжай.

И вдруг, под порывом налетевшего с моря холодного пронизывающего ветра, Берто Салина, адъютант Первого адмирала Талига, снял перчатку и протянул ему руку. Как во сне, Руперт сдернул свою и коснулся его ладони.

Синяя перчатка с гордым коронованным лебедем упала в хексбергскую грязь. Поднимать ее он не стал.

Противостояние	Мальчик рос-рос - и вырос

@темы: txt, Белый шиповник